Рецензия на постановку «Брат Иван Фёдорович». Новый виток творчества Сергея Женовача.

Театр Женовача со временем становится всё более бесстрастным, скупым и невыразительным в средствах, напоминая собой классическую религиозную проповедь. Сегодня к работам Студии применим парадоксальный лозунг Театра.doc, говорящий о театре, в котором нет места игре. Старые театралы смирились с мыслью, что режиссёр Сергей Женовач уже совсем не тот, каким мы его знали. И это печалит тех, кто помнит раннего Женовача, автора постановок «Владимир III степени», «Король Лир» и «Мельник».

Но тогда, в 90-е, уже было очевидно, что этот изумительный художник хочет видеть театр не как детскую игровую площадку, а как кафедру, в которой можно было бы соединить образовательную и религиозную функции.  СТИ дебютировала спектаклем «Мальчики» по роману «Братья Карамазовы». Замечательно отыграв задуманные по сценарию сцены, актеры Женовача стремительно спускались со сцены в зрительный зал, к публике, - одной цепочкой, спаянной милосердием, предчувствием подвижнического пути, принося зрителю идею проповеди миру и идею религиозного понимания жизни.

Если перенести ключевые вопросы, заданные Достоевским, с минимальными потерями переданные в спектакле, в философию буддизма, то перед нами будет путь бодхисаттвы: святого, выбравшего вместо небес и Брахмалоки земное бытие, чтобы здесь, в мире смерти и физического страдания, исполнять свой долг и творить милость. Театр так и сохранил эту тенденцию, существуя не в игре, а в стихии слова — слова врачующего и душеспасительного.

В новой премьере «Брат Иван Фёдорович» мы видим ту же тенденцию. Здесь грехами никто не упивается, не наслаждается, как иные режиссеры, вступивший на территорию Достоевского. Всё стерильно и формализовано. Не игра — чтение, задача которого — донести до зрителя каждое слово. Когда театр говорит на уровне таких понятий, как Бог, Высший суд, Совесть и Человек, то выявить их масштабность можно только путём уменьшения приёмов театральной выразительности.

Поэтому Сергей Женовач сегодня движется к «бедному театру», стараясь укрупнить театральный акт, уничтожить актёра-фаворита, рассказывающего зрителю какие-то истории, и показать актёра — проповедника и святого, отождествляя его присутствие на сцене акту раскаяния и покаяния. В стремлении Женовача сжать средства театральной выразительности до предела я вижу одно - истинное служение бодхисатвы- желание уничтожить ложь, не множить иллюзию и соблазны, не лицемерить, прикрывая свои истинные мотивы, как это делают все нашем суррогатном мире.

На сцене играется эпизод перед судом. Перед зрителем — судебная кафедра в лучах софитов. Завтра будет суд. Но не людской, а Божий, битва за душу человека, Божия надежда на ее спасение.  Премьера Сергея Женовача поражает масштабом! Всё, что делал Женовач раньше, мне казалось следствием дурного нрава, недостатка идей, кризиса мастерской, юности театра. И вдруг я вижу этот спектакль, где сохраняются и выявляются ранее наблюдаемые мной тенденции, и я, наконец, понимаю, что это и зачем. Конечно, это не кризис, а творческая эстетическая программа, очень продуманная и действенная.